…работал, мне всё известно. Это точно, у вас тут наркоточка или, может быть, даже наркопритон. У вас на подъезде ни замка кодового, ни ключа, ничего, проходной двор. Вот они и собираются.

АНЯ. Ой, как неудобно получилось. Вы к нам, можно сказать, жить переезжаете, а здесь такое. Но это в первый раз, это правда. Я не встречала такого ещё. Покричат и перестанут, не мешали нам особо. И тут вдруг. Это назло всё, всё назло нам.

МИША. Щас кончится, щас, не поделили чего-то, щас.

Стук, непонятные крики, кажется, что сейчас выбьют дверь и ворвутся сюда.

АНЯ. Я через балкон вылезу, я боюсь их, я вылезу. Кто там решётки поставил, как мне вылезти, как?

МИША. Успокойся ты, они не посмеют.

ВЛАДИК. А если обколотые, они, думаете, понимают что-то? Им хоть мать родная, хоть соседи, им всё равно, одно лицо для них.

АНЯ. Вылезу, вылезу, убегу, я сломаю решётки, я перегрызу их, я к маме жить пойду, я убегу отсюда.

Аня начинает бегать по комнате, что-то собирать.

МИША. Успокойся, ты не одна здесь. Забыла на нервной почве?

Аня села на диван. В дверь всё ломятся.

АНЯ. А и вправду, чего это мы испугались? Кого мы боимся? Мы у себя в квартире. Никого не трогаем, никому не мешаем.

Аня включила везде свет, раздвинула шторы.

А сейчас, чтобы отвлечься от этого, давайте рассказывать друг другу какие-нибудь страшные истории.

МИША и ВЛАДИК. Что?

АНЯ. Не хотите? Ну, тогда давайте смотреть какое-нибудь страшное кино.

Аня вставляет кассету, включает телевизор. Делает полную громкость. Начался какой-то фильм ужасов - крики, вопли, рычание. А в подъезде никак не унимаются. Там тоже свой фильм ужасов.

 

Сцена пятая

 

За окном темно. Владик сидит на диване. Аня и Миша стоят, смотрят на него.

ВЛАДИК. Вы извините, конечно, что я вот так вот с вами. Нет, мне не надо, я не соглашусь.

АНЯ. Это всё из-за этих, да? Дак всё уже, их забрали. Мы ж слышали. Нет, ну подумаешь – наркопритон был, сейчас-то не будет уже.

МИША. Такое у всех бывает. Было и не будет больше. Это даже, можно сказать, повезло вам. Тишина теперь.

ВЛАДИК. Нет, мне всё равно. Понимаете, я еще, когда зашёл днём – тогда и сказать хотел вам, что передумал покупать квартиру. Хоть вашу квартиру, хоть любую другую, передумал покупать. Я ведь зачем пришёл-то, нет, зачем я вообще газету купил, позвонил вам, я, понимаете, жизнь поменять хотел. Решил, сначала работу поменяю. Я журналистом в газете работал, ушёл. Затем, думаю, квартиру куплю, десять лет деньги копил. Но вот вдруг понял утром сегодня, проснулся, лежу, один в комнате, на потолок смотрю, на стены. Я снимаю комнату. Лежу и думаю, ну, куплю я квартиру, ну, поселюсь в ней, и всё ведь по-старому пойдёт. Ничего так и не изменится в жизни моей. Как просыпался я утром, с мордой опухшей и в футболке мятой, так и буду просыпаться. Как не хотел вставать с дивана своего, так и в новой квартире на новом диване не буду хотеть. Наверное, думаю, надо в другой город уезжать, понимаете, надо, чтобы картинки за окном квартиры, картинки из окон трамваев-автобусов поменялись, чтобы они другие были. Здесь небо кажется низким, на голову давит, нет простора. Поеду, посмотрю, проверю. Может, и вправду изменится, может, будет наконец что-то настоящее. Может, будет что-то в жизни моей.

АНЯ. Так, значит, значит, знал уже, значит, знал, как пришёл к нам? Мы тут перед тобой как крысы цирковые. Про бабушек ему, про дедушек. А он сидел, слушал, улыбался своим ртом беззубым и знал, что накроет он нас. Сейчас, думает, как скажу им. А мне что, мне не стыдно, они ж никто мне. Мне, видите ли, надоел город этот и они, следовательно. Их пейзажи за окном, их трамваи на рельсах. Всё надоело. Нет, но я же культурный, конечно, я всё до конца дослушаю, я буду улыбаться в ответ, я буду головой кивать. Дослушаю до конца и интеллигентненько объясню уродам этим всё, слезу даже пущу для верности.

ВЛАДИК. Надо сначала было, всё рассказать вам и уйти.

АНЯ. Нет, Миша, мы не выпустим его отсюда. Вижу, что ты согласен и поддерживаешь меня во всём. Мы будем держать тебя здесь, пока ты все бумаги не подпишешь. Запоминай, Владик. Я такой-то, подписываюсь кровью своей, что покупаю квартиру эту у таких-то и таких-то за такую-то сумму. Вот сделаешь всё, как надо, всё тогда, отчаливай, а так, нет.

МИША. Ань, ты чего это? Ты не из фильма слова, нет?

АНЯ. Он наш шанс единственный. Кто поедет к нам? На него все надежды были, забыл?  

ВЛАДИК. Я очень сожалею, что вот так вот с вами. Я как лучше хотел.

АНЯ. А как всегда получилось.

ВЛАДИК. Я вам разве был обязан чем-то? Могу посмотреть квартиру, спросить о всех её минусах и плюсах. Посмотреть, примериться, подумать. И, главное, в любой момент я могу отказаться.

АНЯ. Это ты мог бы взять и отказаться, у других людей, в других городах, раньше. А здесь, в нашем наркопритоне, в нашем клоповнике – нет. Потому что, знаешь, кто стоит перед тобой, знаешь, с кем ты разговариваешь сейчас, нет? Так знай, я – нулевой километр, я могу всё. А что ты говоришь мне тут, на это мне абсолютно по барабану. Барабан такой, это инструмент юных пионеров, пионер – всем ребятам пример, слышал?

МИША. Давай отпустим его и поживём ещё здесь.

ВЛАДИК. Да, да, поживёте. Может, помиритесь ещё, разводиться, может, передумаете. А я домой пойду, у меня там, кажется, цветы не политые.

АНЯ. Как только бумагу подпишешь и пойдёшь цветы поливать свои. Мы проводим тебя. Очень хочется на твой потолок и стены посмотреть, увидеть, что ты там по утрам наблюдаешь. Рассказывал интересно, душевно так, задевает.

МИША. Ты сегодня всех достала, пусть идёт. У тебя ключи? Отдай ему. Нет, сама открой и выпусти его.

АНЯ. Да, вы посмотрите внимательно, двери у нас железные, на окнах решётки, выбраться вариантов у вас нет. Я даю вам бумагу, ручку, вы подписываетесь и уходите на все четыре стороны. А через неделю, или сколько там установят, мы съедем, и вы можете свои цветы с диваном сюда притаскивать.

МИША. Я не играю в это больше. И, вообще, я в «ночную» сегодня. Оставайся тут одна с ним, мне плевать.

АНЯ. Ну и вали, работничек.

ВЛАДИК. Нет, подождите, а как же я? Мне что, с этой повёрнутой ночевать придётся? Я ночевать с ней должен? Зачем я газету купил эту? Миша, прошу вас, пожалуйста, возьмите меня с собой, не оставляйте меня.

МИША. Если сказала – не выпустит, пока бумажки не подпишешь, значит и не выпустит. Так что решайте, думайте, у вас вся ночь впереди. Времени достаточно. Хотя, думать тут нечего, у вас выход один. А если её хоть пальцем тронете, оболью вас бензином и подожгу. Или нанесу двадцать ножевых ударов, заверну в мешок и скину в какую-нибудь яму глубокую. Так что подумайте. Вам есть о чём. (Смеётся.) Так во всех фильмах делают. Надо попробовать. Всё, спасибо за внимание, я ухожу. Мне всю ночь за рулём ещё. Мне на таких же всю ночь любоваться, насмотрюсь ещё. Я вот иногда, когда выхожу из дома, смотрю на свои вещи, смотрю, как они лежат. Смотрю, как я оставил их. И думаю, если вдруг я не вернусь, если я умру, представляю, что увидят люди после моей смерти.

Действие второе

Сцена шестая

 

Во всей квартире темно. Свет зажжён только в туалете. Там открыта дверь, на полу много воды. Потоп настоящий. Аня и Владик стоят на коленях, у них в руках тряпки. Они выжимают воду в ведро. А вода на полу всё появляется и появляется.

АНЯ. Я не могу больше, Владик, я спать хочу. Владик, можно я спать пойду, ты отпустишь меня? (Бьют часы.) Уже три ночи, слышал? Я спать хочу, ну отпусти меня. Ладно, пошутила, куда ж ты без меня-то, не оставлю тебя, хорошо.

ВЛАДИК. Мне не привыкать, я только в три и ложусь всегда. Могу, если надо, вообще всю ночь не спать. И ничего потом, как новенький.

АНЯ. Три ночи. Туалет. Холодный пол, вода из ржавых труб. Я к маме жить уйду. Я брошу это всё. Его брошу. Уйду. Соберу утром вещи и сбегу, пусть ищет.

ВЛАДИК. Да, с разводом долго, наверное. Вы подали уже, нет? Может, передумаете ещё. Решите вдруг, что жить друг без друга не сможете.

АНЯ (смеётся). Ты откуда, от верблюда? Мы не женились даже. То есть он не был женат на мне, а я не отдала ему свою руку и сердце. Он предлагает, а я отказываюсь. Это получается, что я круг. Кружусь себе, кружусь. А Миша – он в центре этого круга, он в центре меня. Я вокруг него двигаюсь, он совсем рядом. И он меня видит, и я его. Но не могу прикоснуться к нему.

ВЛАДИК. Это красиво. Круг. Он в центре. А есть вписанная и описанная окружность. Не смешно?

АНЯ. Я не пойму никогда, и как это люди всю жизнь с одним человеком рядом живут. И утром с ним, и вечером, и в ванной, и в туалете. И каждый день. Он надоест мне, или, может, я ему быстрее, лет так через…

ВЛАДИК. Сто.

АНЯ. Если бы. Лет так через пять, так я думаю. Надоедим друг другу и всё тут. Как потом жить дальше. И всё равно разводиться придётся. (Смеётся.) Что у нас тут – Бахчисарайский фонтан? Не похоже вроде. Там пахнет по-другому.

ВЛАДИК. Я услышал недавно, что во времена Пушкина - это же наш золотой век – вот, тогда у них вообще было принято, чтобы жёны изменяли мужьям. А если у женщины не было любовника, она, значит и вообще ничего из себя не представляет хорошего. И мужу за неё было стыдно даже. Конечно, все говорили – она у него совсем никакая, у неё даже одного ухажёра завалящего нет. И мужья эти специально приводили жёнам своим любовников. Покрасивее, помоложе, на свой вкус. Для слухов. Чтобы потом везде все кричали, что его жена такая красивая, что у его жены куча любовников, что она от них отбоя не знает.

АНЯ. Первый раз слышу. Ты где высмотрел это? В газете, на последней странице, где анекдоты – шутки разные? Есть люди, которые в газетах только эти страницы и читают. Тащатся от них. Купят газету и как приклеенные. И смеются, смеются. Ты такой же? А я возьму, читаю и не смешно мне. Или иногда, так, улыбнусь, бывает. А им смешно. Или тоже другие. Покупают газету и на неделю вперёд передачи – фильмы кружочками, яркой пастой отмечают. Что им посмотреть, что им не забыть, когда телевизор свой включить любимый. Я чувствую, ты точно так же и делаешь. А на полях, на свободном месте, самое интересное записывают, восклицательные знаки ставят. Точно, ты оттуда же?

ВЛАДИК. Да я вообще не смотрю телевизор, и газеты не покупаю эти. Я ничем не интересуюсь, просто живу. Не женаты? Обманули зачем-то. Когда этот фонтан-то ваш бить перестанет, надоело.

АНЯ. Чтобы на тебя впечатление произвести, чтобы ты квартиру нашу купил побыстрее. Чтобы уж наверняка поверил. Я всё продумала. Я находка. Тебе во сколько выйти надо? Он закрыл нас. Он рано придёт. После ночи, в шесть. Успеешь, если надо куда.

ВЛАДИК. Успею. А я испугался тебя. Подумал, а вдруг ты на голову больная. Мне вечно везёт на таких. Наверное, сам тоже не очень нормальный. Нет, ты не думай, не в смысле, что больной, но и не очень здоровый, вообще-то.

АНЯ. Это опять нашу трубу прорвало. Они в своём жеке не могут нам трубу новую поставить, нет у них, видите ли. Они её нам цементом намажут и обратно сваливают. А её прорывает. Нет, я согласна, если б это из-за нашего говна было. Не так бы обидно было нам мыть это всё сейчас. Это если с третьего спустят, вода по трубе по нашей и потоп. Запомни, если с первого прибегут – нас нет дома. Они же знают, что это сверху, пускай к ним и ломятся. Нече к нам. Мы в Африку уехали, бананы там с яблонь срываем.

Аня встала, взяла ведро, выливает в ванную. Владик не может подняться – затекли ноги.

ВЛАДИК. Всё, не бежит больше, приди, посмотри. У них перерыв там? Может, вся семья уже сходила, нет? Руки не выжимают, сил нет.

Владик подошёл к Ане. Стоят, долго моют руки.

АНЯ. Ты думаешь, это только с третьего? Я больше слесарей знаю теперь. Они у меня консультации по выходным во дворе получают. Я скоро вообще из киоска туда работать пойду, начальником. В самом центре буду. У нас по нашему стояку – труба общая, сверху, с девятого и до низу. И если на девятом, восьмом, седьмом, шестом, пятом, четвёртом или третьем сходят в туалет, спустят воду, то вода по этой трубе к нам побежит и потоп. Понятно? А через пол, на первый доходит. У них там весь потолок мокрый, я ходила. Они на нас злые.

ВЛАДИК. На тебя злые? Хочешь, я к ним, прямо сейчас и скажу, что ты не виновата. Придумали ещё, злиться на тебя, тоже мне.

АНЯ. А я заметила, у меня часто летом или осенью бывает. Вот я обозлюсь на кого-нибудь, за дело обозлюсь. Если и вправду он виноват. Последний раз с Мишкой было. Обозлюсь, пройдёт минут несколько и вдруг гром. Погремит и перестанет. Будто бы это я его своей злобой вызвала. Может, от Мишкиной бабки передалось мне?

ВЛАДИК. Она же псалтирь наизусть, набожная, тоже наврали?

АНЯ. Пошутили. Это анекдот такой, новый. Она тут такое творила, чуть квартиру один раз не подожгла. Ладно, соседи заметили. Эти же, с первого, запах почувствовали.

Пол в туалете опять наполнился водой. Аня и Владик сели на колени, опять выжимают воду в ведро.

Да, обманули, а ты поверил. Меня вот тоже всю жизнь обманывают, ничего привыкла уже.

ВЛАДИК. И я обманул тоже. А что? Мне тоже можно. А вы поверили. Нет денег у меня, знаешь, какой нищий я? За квартиру за три месяца должен, не могу работу найти. Мне лень работать. Дома сижу, в окошко пялюсь. И телевизор не смотрю, и книг не читаю. А тут – квартира. /Смеётся.( Хотел посмотреть, эксперимент провести хотел. Посмотреть – и как это люди. увидят объявление в газете, позвонят и приходят. И как это они вообще общаются по объявлениям этим? Интересно было. Зря старались вы. Нет денег, нет. Обманул вас всех, обманул.

Аня бросает тряпку на пол. Обрызгала Владика. Он вытирает лицо руками.

АНЯ. Мой один теперь! Таких прибивать надо. Сволочь ты последняя! Сейчас я тебе устрою, бежать некуда, увидишь, обещаю тебе. Я что, я привычная, мне всё равно. Сейчас, через минуту, через секунд несколько, сейчас, вонять начнёт здесь. На стены полезешь, а там… Что пришёл сюда – сто раз пожалеешь! Сейчас, сейчас, начнётся.

ВЛАДИК. Это же не против вас конкретно. Это же я так - эк-спе-ри-мент. Я их часто провожу. У меня их много. Один раз ходил и всех своих друзей обижал. Просто на их реакцию посмотреть хотел. Потом полгода мирился. Это сложнее было. И здесь, с вами, тоже. Я как будто учёный, ставлю сам на себе опыты. Потом книгу издам. И про тебя там тоже будет.

АНЯ. Спасибо. Да, да, эксперимент, завоняет, подожди ещё. У нас тут крысы в стенах, в полу жили. У нас тут мусоропровод в доме, они и пришли, прибежали и размножились. По подъезду косяками бегали, кошек ели наших. Привезли отравы и вытравили их. Они, кто где был – там и сдохли. А были – везде они. Как вытащить? Дом вскрывать если или сваливать отсюда. Мы и живём с ними. Мы сами крысами стали. От нас мертвечиной, падалью воняет. Я зверь, я крыса, я съем тебя.

Аня подходит к Владику. Он обнимает её.

ВЛАДИК. Да, чувствую, пахнет. Это с кладбища, наверное. Нет? Весь дом – кладбище. 

В дверь звонят. Потом стучат. Аня и Владик так и стоят, обнявшись.

АНЯ. Это они, снизу. Пусть помучаются, не буду вытирать больше, устала.

ВЛАДИК. Ты любишь его?

АНЯ. Да.

ВЛАДИК. А почему так тогда?

АНЯ. Как так? Не знаю.

ВЛАДИК. А он?

АНЯ. И он любит.

Целуются.

АНЯ. Подожди, я тебе покажу что-то.

Аня подводит Владика к подоконнику, открывает штору.

Ну смотри, смотри, что видишь? Смотри, не бойся.

Владик долго смотрит в окно, молчит.

ВЛАДИК. Ночь, не видно ничего. Темнота. Даже фонари отключили. Нет, смотри, там огонёк в небе мигает, самолёт, значит, летит. Это куда он?

АНЯ. Я маленькая была, у нас самолёты редко пролетали. И мы увидим если его, услышим как он воздух рассекает. Выбежим на улицу, в окно высунемся и радуемся, радуемся. А здесь часто, да, один за другим летают. И полосы от них – кресты по всему небу. И не радостно уже. Так, обычно.

ВЛАДИК. Самое лучшее, это когда ещё не до конца стемнело и на небе видно уже звёзды и ещё полосы от самолётов пролетевших. А я, знаешь, о чём мечтал всегда? Я хотел бы виолончелистом работать в симфоническим оркестре. Таким, знаешь, одним из десяти? Не у края сцены играть, а далеко, чтоб не видел никто, слышал только.

АНЯ (смеётся). Что? Кем? Кем ты работать хотел? Ви-ла-ан-чи-лис-том? Каким ещё вилаанчилистом?

ВЛАДИК. Да, каждый день приходить, доставать свою виолончель из футляра и репетировать. И играть, играть, играть на ней. И думать всегда только о своих репетициях и концертах. Только о том, чтобы моя виолончель звучала, чтобы она настроена была, чтобы я играл хорошо на ней. Ни о своей семье не думать, ни о своём внешнем виде, ни о деньгах, ни о том, что у меня дома там, ни о чём. Только знать, что есть моя работа, мой оркестр, моя виолончель. И даже спать можно там, рядом с ней, прямо под нотами.

АНЯ. А я на скрипке.

ВЛАДИК. Правда?

АНЯ. Да. Он, знаешь, что видит здесь? Он не улицу, не дорогу, нет. Он картинку видит, это ему в наследство от бабки досталось. Она заколдовала напоследок его. А как расколдовать – мы не знаем. Он видит, будто машины едут, и я иду. И одна из машин давит меня, и я умираю. И каждый раз видит, когда подойдёт и штору раздвинет. Он боится, что это всё сбудется.

ВЛАДИК. Вот он точно больной, наверное.

АНЯ. Попробуй только, ещё скажи про него чего-нибудь. Я тебя тогда в унитазе утоплю этом.

Владик чешется.

ВЛАДИК. Кусает кто-то.

АНЯ. У нас и клопы ещё. Нет, это шутка. Их не бывает уже, они все вымерли. Они не настоящие. Это всё выдумка, фантазия, это фантасмагория всё. Ты не верь – их и не будет.

В дверь звонят, стучат, ругаются в подъезде.

Нас нет, мы в отпуске. Забудьте дорогу сюда. А ты один живёшь?

ВЛАДИК. Один.

АНЯ. И не скучно?

ВЛАДИК. Нет. Я не могу, когда со мной кто-то ест рядом. Жуёт, чавкает, достаёт кости изо рта.

АНЯ. Ну да, я заметила. Я о чём-то вечном думаю или вообще – думать нормально начинаю, только когда одна остаюсь. А так, ерунда в голове какая-то.

ВЛАДИК. А я когда один – я ем, как свинья, хожу, как слон, смеюсь, как обезьяна. Животное я, в общем.

АНЯ (смеётся). И я тоже. Мы два зверя с тобой, два животных.

ВЛАДИК. Или ещё у меня бывает. Почему-то вот тебе рассказать вдруг захотел. Потому что темнота, соседи твои ненормальные и квартира эта. Настраивает как-то. Сижу я где-нибудь, где людей много. Где все они видят меня. И вдруг на секунду, на мгновение, кажется, вдруг я чувствую себя одним в этом во всём. И хочется сразу сделать что-нибудь, что я бы, только сидя один сделал. Крикнуть громко, или почесаться, или ногами затопать, что-нибудь такое. Только одно мгновение и прошло. И страшно, что я мог бы сделать это, что мог бы поверить в это ощущение и поддаться ему.

АНЯ. А, вообще, я, знаешь, о чём думаю? (Говорит очень умно, Владику от этого смешно.) Понимаешь, мы каждый день, всю жизнь – отказываемся от себя. От своих желаний, от своих мыслей. Каждый день предаём себя. Это потому что жить в обществе и быть от него свободным – нельзя.

ВЛАДИК (смеётся). Нельзя, нельзя.

АНЯ. Ну чё ты ржёшь? (Целует его. Потом смотрит ему в лицо.) А ты красивый. Тебе говорили это, нет?

ВЛАДИК. Это ты красивая, не я. Это я тебе сказать должен, я.

АНЯ. Нет, я – это не важно. Сегодня ты – главное. Сегодня ты нулевой километр. Сегодня с тебя всё начинается. Он мне врёт про окно, наверное. А, может, и правда, не знаю.

Молчат. Потом Аня отвернулась от Владика. Говорит тихо.

Нет, ты не можешь быть таким красивым, нет. Признайся, что это не ты, скажи, что это не правда. Ты не можешь стоять рядом со мной и не видеть в темноте моих глаз. Это не ты, нет. Меня опять обманывает кто-то. Ну, выходи, скажи, что это шутка, скажи, что ты обманул меня. Выходи, не бойся, я не сделаю тебе плохого. Лучше сейчас, пока я не поверила в него. Не хочешь? Будешь и дальше врать мне? Хорошо, я поверю, что он, что ты мой. Хоть на одну минуту, на один вечер. Я буду прикасаться к твоим пальцам, и чувствовать их тепло. Я буду смотреть в твои глаза и видеть в них, что ты думаешь обо мне. И думаешь ли вообще. Потом мы ещё раз посмотрим с тобой в наше окно, увидим там пролетающие самолёты. А когда я обернусь, чтобы сказать тебе - тебя не будет уже. Нет, подожди, не забудь поцеловать меня на прощанье. Я буду помнить этот поцелуй, у меня должно остаться что-то в памяти о тебе. Вот ты стоишь и не слышишь меня. О чём ты думаешь, милый мой? О том же, о чём и я? А о чём я думаю? Кто скажет? Нет, ни о том же. Мы ещё не научились думать одновременно. О чём думаю я, о том же и ты. Нет, для этого должно пройти время. А у нас его не будет с тобой. У нас ничего не будет. Ты уйдёшь, забрав свою красоту. А что же мне? А мне? Мне – ничего.

ВЛАДИК. Что это ты сейчас такое тут? Это красиво было. Ты про кого это? Я не понял. Я тоже также хочу. Научишь? Ну что же ты молчишь? Пообещай, что научишь. Не молчи.

АНЯ. Надо освежителем от крыс набрызгать. А то задохнёмся до утра тут.

 

Сцена седьмая

 

Аня лежит на диване. Миша стоит у окна.

МИША. Аня, смотри, слушай, я вижу всё. Всё вижу, что за окном этим. Я всё вижу, Аня.

АНЯ. Прозрел, что ли? И что?

МИША. Ну, как что? Я дорогу вижу, я церковь вижу. Я колючую проволоку даже. Вон женщина идёт с сумками. Я и её вижу. Это настоящее всё, не бабкино колдовство это. Настоящее. Это правда.

АНЯ. А дальше что? Видит он.

МИША. Дальше? Дальше там дорога и лес. А наверху небо. Иди, подойди, вместе посмотрим. Мы никогда с тобой здесь в окно не смотрели вместе, ну, иди же. Смотри, самолёт пролетел, полоса за ним тянется белая. Аня, ещё один. У нас тут самолёты летают, я не знал даже, красиво очень. Смотри, крест на небе.

АНЯ (смеётся). Полосы, крест, поздравляю.

МИША. Здесь ничего не осталось страшного. Оно вдруг настоящим всё стало. Ты что-то про Владика говорила, я не понял, я не отражаю ничего, что там?

АНЯ. Ему идти надо было. Я про ключ наш, припрятанный, вспомнила и нашла. Он и пошёл. Дай поспать мне. Я с работы отпросилась, хорошо, подменили на сегодня. Всю ночь на ногах.

МИША. Нет, подожди, ты ещё про него что-то, я же слышал, забыл. Что-то такое, скажи, вертится, не могу вспомнить.

АНЯ. Когда вспомнишь – разбудишь, ладно? Глаза закрываются, честно. Всё, я уплываю, меня больше нет здесь. Можно?

Молчат.

МИША. Я девушку сбил, она на тебя похожа очень. Она красивая. Я поэтому и долго так. Уже перед окончанием смены, часов в полпятого. Я мужика высадил. Сам поехал. Только из его двора вырулил. Она прямо на красный шла. Она видела, что красный, что я еду, она не пьяная даже. Она знала, что так будет. Она специально, я там понял ещё. Я разогнался только и она сразу. Родных разыскивают, она из другого города, у неё студенческий с собой был. Жила, жила, и под машину мою. Это её в окне я этом видел. Это моя машина задавила её. Это не ты была, не бойся. Всё кончилось.

АНЯ. Дай поспать, говорю, опять ты сказки свои рассказываешь. Надоело.

Миша подходит к дивану. Кричит.

МИША. Я сбил её, я. Я убил её, понимаешь? Какие сказки? Это правда всё, правда. Разлеглась тут, спать она хочет. Не выспалась ночью? А чего? Спала бы себе спокойненько.

АНЯ. Правда, говоришь? Значит, не я это – на красный свет и нет меня больше? Только память обо мне, мои очертания, не я?

МИША. Нет, ты здесь, ты со мной.

АНЯ. Я была с ним, с Владиком этим. Я про тебя забыла, забыла, что ты есть вообще в жизни моей. Несколько часов тебя не было в моей жизни. Он почему-то очень красивый ночью был. Я даже удивилась, что раньше не заметила. Я поняла – он оборотень, он меняется по ночам. Он превратился в кого-то красивого, он другой стал, только до утра. Ты бы не узнал его. Я поняла вдруг, я всей своей кожей, что есть одна моя жизнь. Я не буду жить больше. Она ни твоя эта жизнь, она ни его, она ничья больше. Она моя только. И никто мне не даст прожить её заново, никто мне её вторую не даст. Я поняла, что стану жить и делать то, что только мне хочется. Иначе, зачем нужна она? Зачем я живу тогда?

Миша сел рядом с Аней. Смотрит в окно. Жмурится от солнца.

МИША. Ты обманываешь, ты врёшь мне. Чтобы позлить, чтобы опять отомстить за что-то? За что? (Молчат.) Я хочу весь этот свет, всю эту радость из окна, с улицы, запустить в комнату нашу. Чтобы и здесь также было. Там новый день, там всё другое. Я хочу, чтобы изменилось всё, чтобы это всё в тебя и в меня вошло.

АНЯ. Закрой шторы, я не люблю, когда в шары светит. Это твоё солнце, этот твой свет – он раздражает меня.

МИША. Я всю жизнь слышу, что Земля наша вокруг Солнца кружится. Я знал это, но не мог представить себе. И только вчера утром понял. Ты лежала здесь, мы лежали долго с тобой. И луч из окна, полоса солнца – он сначала на лице был твоём, потом на шее, на груди…

АНЯ. Мужик в магазине говорит продавщице. «Пойдёте ко мне в гости, я один живу? Водка есть у меня, колбасы-сыра у вас купил. Ну что, красавица, когда ждать?» А продавщица стоит, молчит, улыбается. «Дурак», - думает. А он: «У вас год на раздумье, запомните, год. Потому что больше я не вынесу, не выдержу я, умру, любви-то нет у меня. Как жить?». Правильно, нет её. Если ноль всего, если нет ничего, значит и напротив этого слова - ноль стоит.

МИША. Ты не видела? Там машины во двор приехали. Говорят, у нас у всех чистку делать будут. Говорят, не будет пахнуть больше. Может, и вправду, а? Соседей встретил, их опять затопило, говорят. Я сказал, что нас дома не было. А вы здесь с этим сидели.

Миша берёт какую-то, попавшуюся под руку книгу. Со всей силы кидает её в окно. Стекло разбивается.

 

Сцена восьмая

 

Миша сидит на полу у входной двери. Аня стоит рядом, в руках у неё большая сумка. Миша не пускает Аню, она плачет, толкает его, пинает ногами.

МИША. Не уйдёшь ты. Здесь твой дом. Вот и сиди тут. Не уйдёшь. Я не сойду с места этого. Я здесь жить буду, не выпущу тебя.

АНЯ. Я к нему собралась и пойду к нему. Я найду его, я с ним жить буду.

МИША. Не смеши меня. Куда пойдёшь? Его нет больше, забудь.

АНЯ. Вот увидишь, я найду его. Я выйду на улицу, а он мне навстречу выйдет.

МИША. Мечтай больше. Он забыл тебя.

Аня опускается на пол, рядом с Мишей.

АНЯ. Забыл? Да, наверное, забыл. Он оборотень, он проснулся утром, вышел отсюда на свежий воздух и забыл всё.

Молчат.

МИША. Ты живешь и не знаешь что самое красивое в этом мире. Это моя тайна, я знаю теперь истинную красоту. Я понял недавно это, я всё разгадал. Когда мы лежим вместе, и ночь давно уже, и ты заснула рядом со мной. А жарко в комнате, ты ворочалась долго, а потом одеяло откинула. В комнате только свет с улицы и от включенного телевизора свет – там беззвучные картинки мигают, всё, чтобы не разбудить тебя. А свет падает и ложится на твое тело, он боится разбудить тебя. Самые красивые мгновенья в жизни – картинки с телевизора мелькают на твоём теле, твоя кожа светится. Я люблю лежать и смотреть на тебя.

АНЯ. Нет, ты не знаешь ничего, ты совсем ничего не знаешь, Миша, ничего.

МИША. Что? Я простил тебя. Ты не уйдёшь, я не брошу тебя, ты не бойся, не плачь, спокойно, не говори ничего.

АНЯ. Ты не понимаешь, Миша, что этого нет ничего, нет, дорогой мой. Ты просыпаешься утром, глаза открываешь, видишь меня, идёшь в туалет, в ванную, на кухню, а потом в машину свою садишься, а я встаю, вижу тебя, тоже иду в туалет, в ванную и на кухню, а потом в свой киоск. По выходным мы ходим к нашим родителям, ты делаешь мне раз в неделю предложение, я отказываюсь раз в неделю. И всё, Миша. А остального всего для нас нету ничего, и не будет никогда в жизни.

МИША. Да, мы идём, мы встаём, мы работаем, всё хорошо у нас.

АНЯ. Ты не понимаешь, что нет ничего. Оно проходит быстро всё, что-то хорошее, что-то светлое, а раз проходит, значит - и нет его… Мы приехали отдыхать куда-то, а мама сказала – ты на улице постой, лето, жара была, чего в помещении париться, а я пока документы оформлю, сказала и за дверь ушла. Я не стала просто так стоять на одном месте, мне скучно было, я обернулась на эту дверь, чтобы запомнить и гулять пошла. А в карманах у меня шоколадные конфеты были, они растаяли и текли по рукам, я доставала по одной, шла и ела, шла и ела и забыла про всё, и про маму за той дверью, и про свой город. И вдруг поняла, что не знаю где я, я просто потерялась тогда, просто забыла в какой стороне та дверь. И мне казалось, что я потеряла всё, что больше не будет того, что было раньше, всей моей прежней жизни не будет. Не будет мамы, не будет самолёта, который увезёт меня обратно, и того - обратно тоже не будет. Я шла и плакала и ела эти конфеты, только они остались от моей прошлой жизни. Больше ничего, только это, Миша. Ничего. Только очертания ночью, квадраты от рамок в темноте комнаты, полосы света от дорог ночных, только фонари за окнами электричек, ничего больше.

МИША. Успокойся, не начинай свою песню – крысята учатся летать, не надо.

АНЯ. Ты обещаешь, что мы поедем искать этот километр нулевой, обещаешь?

МИША. Куда деваться, поедем, возьмём отпуск, соберёмся с тобой и поедем. Хоть куда поедем, куда скажешь только.

АНЯ. Мы соберём вещи, мы сядем на дорогу и выйдем из нашего дома, убежим от твоего окна, убежим.

МИША. Да, да, соберём вещи, посидим на стульях и выйдем.

АНЯ. Мы пройдем через весь наш двор, через все скамейки и деревья, мы попрощаемся с ним на время, чтобы забыть его, пока нас не будет, чтобы уйти и оставить всё плохое здесь и не думать о нём во время нашей дороги и потом, там, на нулевом километре. Доедем до вокзала и купим билеты в кассах. Только сначала спросим в справочном про наш километр, потом отстоим в очереди минут сорок, потом дождёмся поезда, и займём наши места.

МИША. Скажите, пожалуйста, а где у вас тут нулевой километр находится, мы больные, нам туда надо?

АНЯ. У нас будет верхняя и нижняя полка, я буду ехать на верхней, а когда захочу есть – буду спускаться к тебе.

МИША. Надо взять еды побольше, ехать и есть, есть, есть.

АНЯ. А иногда я буду пускать тебя к себе и мы будем лежать вместе, совсем рядом и бояться упасть, когда поезд начнет поворачивать или когда отправится с очередной станции или когда резко затормозит.

МИША. Конечно, я тогда обязательно упаду и сломаю себе голову, а ты, в конце концов, останешься виноватой. Нет, тебе надо – спускайся ко мне, я ни за что не полезу.

АНЯ. А за окном будут только деревья, одни деревья и всё, а мы повернёмся к стеклу запотевшему и будем смотреть. И нам не надо будет ничего больше, так кажется, так правильно?

МИША. Правильно, ты всё правильно говоришь, ты права во всём, всё гладко будет, всё супер, поедем, найдём километр этот, выйдем там, разожжём костёр, оставим какую-то памятную надпись на дереве или даже воткнём флаг, как делают все настоящие путешественники. Всё правильно, всё. А когда обратно вернёмся – то разобьём окно это, вставим новое и напишем письмо какому-нибудь важному начальнику и попросим, чтобы нам вскрыли полы, вытащили оттуда крыс, а потом и вообще чтобы убрали из нашего дома мусоропровод.

АНЯ. Мы поймем, где начало всего, может быть, там будет что-то, раз здесь нет ничего.

В дверь звонят. Аня встала.

Да, нам надо стекло вставить, холодильник новый и трубу в туалет. Сходим, купим, чтобы спать споко… Продолжение »