Чичканова Александра.

 

 

Бабье лето или Happy birthday too you.

 

Пьеса в одном действии.

 

 

 

Действующие лица.

 

Рома

Света

Катя

Софья Петровна

Все они – работники одного маленького местного ДК.

 

Сцена первая.

 

Мои воспоминания, от чего рождаются они, откуда? Я вспоминаю всю жизнь. Т.е уже с детства, с того момента, когда я помню себя, я что-нибудь да вспоминаю. Я постоянно думаю о том, что было, и думаю, а надо ли, чтобы оно было, чтобы было именно таким, какое оно есть сейчас? Я не могу не вспоминать, я не могу жить без этого. Всё хорошее всегда где-то далеко позади, так далеко, что постепенно забывается. И всё, и его уже и нет.

Я придумываю свои воспоминания, своё прошлое, я верю в это, я живу этим. Этого не было на самом деле, ЭТО САМООБМАН.

Разноцветная мозаика воспоминаний, она тянется, кажется, с самого-самого рождения. Цветные бумажки из-под шоколадных конфет в Новогодних подарках, чай со слоном и кофе в больших коричневых банках. Цветная упаковочная бумага, с одной стороны красиво, с другой не очень, блестит только. Если её свернуть и нарезать мелко-мелко, а потом посмотреть ТУДА. Там много всего, что есть и что было в жизни. Там есть какая-то тайна. Может, там и есть, там спрятан секрет красоты на земле? Может, она есть всё-таки, всё-таки существует то, отчего иногда ТАК хочется жить?

Если долго-долго смотреть в окно, на проходящих людей, можно увидеть красоту. Какого-нибудь молодого, рыжего и обязательно кудрявого парня с голубыми глазами. Он идёт быстрой походкой, идёт, улыбается, и вдруг повернулся зачем-то, зачем – он и сам не понял, повернулся и увидел меня. И это очень красиво.

Проснуться утром, выйти на улицу и увидеть, что вдруг везде – чисто, нет грязи на дорогах, которая была всю-всю весну, за одну ночь. Всё исчезло.

Или если долго-долго не прибираться и устроить жуткий бардак, а потом резко, за полчаса взять и всё  прибрать, потом прийти в комнату, будто давно тебя не было здесь, сесть на диван и смотреть. 

 

Напротив дома – стадион, если посмотреть в окно – видно и поле, и трибуны. Слышно, как идут соревнования, бегут спортсмены, в микрофон тренер объявляет результаты и фамилии. «Ко второму забегу готовятся ….» «Участники забега, пожалуйста, пройдите на старт…» «До пятого забега осталось две минуты…» «Кто не получил номер, пройдите, к организаторам…»

В комнате чувствуется праздник. Накрыт стол. На стенах шарики. Звучит музыка. Блестит упаковочная лазерная бумага из-под подарков. Света, Катя и Рома сидят за столом. Они уже расслаблены, видимо, и выпили, и поели, и поговорили. Сидят, смотрят на стол – ищут взглядом «чего бы ещё съесть», но не едят, ясно, наелись. Света очень худая, стройная, она такая, про которых говорят – миниатюрная. Сидит, спину прямо держит. Катя же наоборот – сидит, вся ссутулилась. А вот волосы у неё ярко-зелёного цвета. Рома качается на стуле, поёт чего-то не в такт музыке. Он сидит в центре стола, слева Катя, справа Света. Девушки разговаривают между Ромой, как бы через него и в тоже время и с ним.

 

КАТЯ. Страх вдруг у меня такой, Светка, подумала на одну секунду только. Подумала и тут же, сразу же забыла. Подумала - жизнь проживу эту, пролетит, не важно всё, забудется. А потом там жизнь будет, вечная. И страх, что от меня ничего не зависит, что мне так и придётся то там жить, то здесь, как скажут, так и придётся делать.

СВЕТА. И поэтому как дура  выкрасилась, да? Ты как к детям-то завтра придёшь? Они ж от страха кончатся все.

РОМА. А мне, Кать,  нравится, необычно так, модно, креативно, я бы сказал.

КАТЯ. Только подумала так - смотрю, две девки стоят - одна вся зелёная, волосы в смысле, а другая красная. И я поверила - знак это мне. Вот видишь. Один Ромик только и понимает меня.

РОМА. Нет, правда, креатив по полной в этом есть какой-то.

КАТЯ. Я в последнее время музыку полюбила, классическую в смысле. Это когда к нам в ДК оркестр приезжал, помните? И я как наслушалась, насмотрелась, напиталась всем этим ихним искусством, так вот прямо и обалдела вся после. Шла домой и плакала. От счастья, что узнала, что значит это, что поняла, где сила настоящая. Я дисков купила море, штук пять. И целыми днями слушаю, дома сижу когда.

СВЕТА. А я могу Чайковского от всех остальных других любых композиторов отличить. Вперемешку мне поставьте и я точно, сто, двести, триста, пятьсот процентов скажу – это вот Чайковский, а это вот не Чайковский. И ещё Вагнера могу отличить. Он сумасшедший потому что. А Чайковский – классический очень

РОМА. Он самоубийца был, знаете хоть? Креатив прочитал, на днях. Выпил стакан воды, а в городе холера. И он назло. Любовь у него, несчастная. Щас тоже пойду, нахалкаюсь, наглотаюсь.  

КАТЯ. Подумала, и надо же, за всю жизнь – и ни на одном инструменте не умею, не научили, гады, меня.

РОМА. А я на губной гармошке, с садика ещё, с детства.

 

Встаёт, долго ищет, достаёт детскую, пластмассовую губную гармошку. Встаёт на стул, между Катей и Светой. Играет «В траве сидел кузнечик». Несколько раз сбился, но всё же доиграл до конца. Сел обратно на стул, стал вдруг очень доволен собой, горд даже.

 

РОМА. И не забыл ведь. Во память. Земля имеет форму чемодана. А ты говоришь, Светка, Чайковский. Я могу любого тебе назвать. Угадывать только неоткуда. Катька, тащи диски. Сыграем со всеми в Угадай мелодию. А то скукота, сидеть так, друг другу во рты пялиться.

СВЕТА. С кем со всеми-то? Скукота. Ты с кем играть-то собрался? Нет никого. Две утки и гусь. Напился?

РОМА. Так я и хочу спросить вас. Где бабье лето моё? Всегда тепло в День рожденье, жара, в футболках ходим. Где оно, а? С самого детства, помню. Каждый год в мой день рождение – бабье лето. Я привык так. Что молчите? Где оно, вы должны знать?

КАТЯ. Ты много хочешь, Ромочка, ты не заслужил, наверное. Ну ка, вспомни, что ты плохого в том году сделал. С Новым Годом тебя, Ромочка. У тебя новый год наступил в жизни, поздравляю!

РОМА. Холод, снегом пахнет. Я вышел, чуть не помер от обиды. Креатив сегодня. Должно тепло быть. По примете. Лето не хочет уходить, за ним теплые последние дни. Это ж по вашей части, как там у вас?

СВЕТА. Сам баба, не знаем ничё, мимо проходили. Закрой пасть, придурок, от жизни отстал.

РОМА. Сама заткнись, сходи, в зеркало взгляни.

 

Света и Рома смеются. Катя смотрит на них.

 

СВЕТА. Ты знаешь что это – бабье лето твоё? Это просто, это все знают. Это процесс фотосинтеза, трансформирование, превращение для глупых то есть поступающей на землю энергии солнечной радиации в энергию химических связей. Осуществляется обычно растениями в форму теплоты или консервируется в земной коре в виде залежей угля. Понятно? Фотосинтез это то есть. Происходит с участием поглощения световых пигментов, а прежде всего хлорофилла. Учебник по биологии, шестой класс, забыли?

РОМА. Верняк, нет никого. Пригласил столько, еда, закуска, выпивка, кому всё? Прийти хотели, обещали все. Некреативно с их стороны получается. Я считаю, он во всём этот креатив должен быть.

КАТЯ. Не заслужил, Ромуся. Ты хорошим мальчиком был, ты хорошо себя вёл. Ну кА, признавайся мамочке.

 

Рома достаёт фотографию девушки, долго смотрит на неё, потом смотрит на Свету.

 

РОМА. Где она? Сколько ждать? Позвони. Надо сворачивать. Это наше, ваше, моё застолье. Ждём – не ждём, надо точно знать. Я ненавижу эти ожидания. Она не придёт, она забыла.

 

Плачет. Как будто бы плачет. Придуривается, конечно.

 

КАТЯ (гладит его по голове). Не плачь, козлёночком станешь.

СВЕТА. Откуда? Козлом только. Я знаю? Она обещала. Может, поезд взорвался, может, билет потеряла, её высадили на станции, она сидит посреди леса, одна и проклинает нас. Тебе и фотку покажи, и встречу забей. Ещё что попросишь? Ты не забудь, она твой последний шанс. Лучшая из всех кандидатур, для тебя самое то.

РОМА. Да слышал, тыщу раз на дню. Ты мне уже её саму дай. Быстро бы сделали всё – заявление бы подали, детей бы родили. Мне же, сама понимаешь, продолжение рода надо, наследника. Да и тётка чего в завещании говорит – пока не женюсь – квартира не станет моей. Ну не засада ли?

КАТЯ. Что она – Мисс Вселенная? Лучше? Лучше кого? Кто это знает? Кто проверял?

 

Рома подошёл к шторам, раздвинул их, смотрит в окно. К нему подходит Света.

 

РОМА. Уже темно, а они бегают. Счастливые, знают, что надо им в жизни. Смотри, видишь, первая звезда появилась, это моя, потому что первая. Креатив? Не знала? Я там, на небе. Красивый я, правда? Мне было 16 лет, я в институт поступил только. Пошёл ящики в продуктовый разгружать, денег не было. А жара осенью, в магазине – парилка, я рубашку снял, так и работал. А вечером меня продавщица соблазнила. Лежим мы с ней на складе, на мешках с мукой, а она меня спрашивает - знаешь, почему ты понравился мне, я, говорит, весь день на тебя смотрю, на твою голую спину в капельках, и умираю.

Света смеётся.

Да не ржи. Я ж правду тебе. А вон, вторая звезда, это ты. Или Катька.

СВЕТА. Спасибо, я на втором месте значит, спасибо.

РОМА. Тот, кто говорит, он всегда на первом. Я же не могу про себя сказать – я на втором, это неправда будет. Это от бешеной любви только бывает такое, наверное.

 

Катя подходит к ним, тоже смотрит в окно.

 

КАТЯ. Помнишь, Свет, читали с тобой вчера, гороскоп в газетке. Там было ещё - у Водолеев сегодня неприятности ожидаются. Я посмеялась, помню. А прихожу домой, ваза хрустальная, любимая моя которая, вы мне дарили её ещё, вместе. Кошки хряпнули.

СВЕТА. Я ела сегодня, как свинья прямо, смотрю, вся в крошках сижу, в жире. Правда, как свинья? Стыдно даже.

КАТЯ. Посмотрела, порасстраивалась, ладно, думаю, ещё подарите, не стала уж убивать кошек, пожалела.

РОМА. Да, Светка, как свинья ты, нет, хуже, как хряк. Жирный такой, толстый. Заплыл весь, дышать не может, сидит и жрёт. Я тебя теперь так звать и буду. И в телефонную книжку так и запишу прямо. И на кабинет твой табличку прикрутим. Танцы у Хряка.

СВЕТА (Смеётся, толкает Рому). Да отвяжись ты, пристал вот, докопался, хватит.

КАТЯ. Вы же дарили мне, забыли, что ли. Ваза, под цветы.

РОМА. Пойду щас на улицу и буду кричать громко кто у меня в гостях сидит.

Рома повернулся, пошёл в туалет.

КАТЯ. Это зимой, в трамвае едешь. Сидишь на сиденье, тепло так, с мороза когда если. И билет счастливый попался. Темно уже, вечер, смотрю за окно, а там дорога, асфальт серый. И ветер. И машины едут, и снег по асфальту ветром, волнами такими. И билет, счастье моё, а я думаю – что загадать мне. Приеду, думаю, домой, дверь закрою и проглочу билет этот, водой запью. Вышла из трамвая, а снег хлопьями такой, прям всё как в тумане прямо. И я иду, иду, билет в руке сжимаю и думаю, что хорошо будет всё. Близко оно, счастье, вот, здесь, в руке у меня.

 

Достаёт из сумочки блокнот, открывает его, высыпает на стол билеты. Много их, штук тридцать. Берёт стакан с водой, комкает билеты, заталкивает их в рот. Света выхватывает у неё билеты, стакан.

 

СВЕТА. Это заезженное словечко. Ты бы хоть фантазию включила. Это не модно, не креативно, понимаешь?

Рома заглянул в комнату. Встал за дверями. Подслушивает.

КАТЯ. Я люблю его. Конечно, сговорились, единственную кандидатуру нашла. Всё против. Дай билеты. Это мои, это мне кондуктора дали. Чего на чужое счастье позарилась. Я съем, подавлюсь и умру от любви к нему. Скажут, она умерла от бешеной любви, которая только раз в тыщу лет бывает, помнишь откуда? 

СВЕТА. Нет, скажут, бешенство у неё было, в последней стадии. Его нельзя любить, он всегда первый. Ты только второй будешь. Он на за что не уступит.

КАТЯ. Я согласна, мне всё равно.

СВЕТА. Да ну тебя. Ты ничтожество. Сколько лет знаю и вот.

КАТЯ. А ещё хорошо, если идёшь, думаешь о чём-то важном, думаешь – получится или нет. И священник навстречу или монах. Знак хороший. Или утром, выходишь рано из дома, надо чтобы мужчина первым встретился. Тогда весь день счастье будет. Я каждый раз мужиков вижу и ничего.

СВЕТА. Любит она, иди, признайся, чё ты мне-то на мозги капаешь, мне-то вообще, не упирается никуда. Я тебе кто? Пункт передачи? Разлюбишь. Весь вечер тут кручусь, настроение создаю, музыка, песни.

КАТЯ. Да, весь вечер на арене бывшая не прима бывшего небольшого не театра. Не встречайте, не приветствуем.

СВЕТА. Да заткнись. Завидует. Всю жизнь глазки – пуговки, вышивка гладью. Да если хочешь, честно скажу. Как вижу, что сидишь ты и игрушки шьёшь эти – куколки, собачки, дак блюёт сразу. Я к тебе в 106-ой хоть раз зашла? Заметила? Куда там.

КАТЯ. Я же тебе дарила. Ты говоришь, тебе нравится, врала?

СВЕТА. Взяла и сложила подальше, чтоб никто срам этот не видел.

КАТЯ (Не знает что ответить). А я, я, я вообще танцы ненавижу. Ума не надо.

 

Света смеётся. Всё громче, громче.

 

СВЕТА. Сначала в зеркало глянь. Сначала на себя, потом на меня. И можешь всё что угодно говорить, хоть про что мне тут. Но факт на лицо. И если бы Ромик выбирал из нас кого-то. Это я так, к слову, не задумываясь, конечно бы выбрал меня.

 

Катя хочет что-то сказать, но Света успевает первая.

 

СВЕТА. Хоть что говори, любые факты, любые догадки – ничего по сравнению с голой реальностью. В прямом смысле кстати. Так что концерт на сегодня окончен. Спасибо за внимание.

 

Рома отошёл от двери, достал из ящика стола карандаши, взял ножик. Сидит, точит карандаши. Входит Света.

 

СВЕТА. Ты чего это тут? А?

РОМА. Я мечтал о настоящем простом чешском карандаше. Всё детство мечтал. Забыл потом. А недавно вспомнил. Побежал, купил целую кучу, и всё никак не нарадуюсь. Точу и радуюсь.

 

Слышно как в коридоре кто-то ходит, ищёт что-то.

 

СВЕТА. Это там Катька одевается, уходить собралась.

РОМА. Пусть идёт, поздно, ей к десяти завтра. Выспаться ещё. Тут чего? Ничего интересного больше. И ты иди. Мне не скучно. Мне нормально. (Взял Свету за руку, улыбается.) Идите вместе, вам по пути, проводить, может? Я могу, я одет, я быстро.

СВЕТА (Сжимает его руку крепче). Нет, нет, посиди. Вот слушай меня. Это странно. Я совсем не люблю тебя, ну, как мужчину, ты знаешь. Я так всегда думала, что не люблю. И ты тоже, правда? Но вот, понимаешь, странно, все другие мужики. Не так просто когда, откровенно, понимаешь?

РОМА. Пока не очень что-то. (Смеётся) Как это – откровенно?

СВЕТА. Я чувствую что-то с ними, да. Я не буду врать, конечно, чувствую. С ними, тех, кого я люблю, понимаешь? Тогда  чувствую. А ты только к ладони моей прикоснёшься – меня в дрожь кидает. Где-то здесь, в горле, дышать больно. И жить хочется сразу долго-долго. Почему это, не знаешь?

Рома улыбается.

РОМА. Почему это, не знаешь? Нет, не знаешь. Светка, а давай поцелуемся с тобой, ну, так, не по-настоящему, просто.

СВЕТА. Чего вдруг это? Ну давай, раз просто.

 

Целуются.

 

РОМА. А ничего так, креативно. Столько лет знаем друг друга –и не целовались. Надо посмотреть – чего она делает там, притихла подозрительно. В тихом омуте, знаешь кто? Она такая модная вся, нарядилась сегодня, приятное мне сделать хотела, постаралась.

Света резко отдёрнула руку.

СВЕТА. С китайки набрала, а вид, будто в Голливуде, в бутике крутом купила. 

 

Света вышла из комнаты. Катя одевается. Но по тому, как она это делает – сразу видно, что уходить она не торопится, то есть не хочет уходить. Для этого тянет время, делает вид, что что-то забыла, возвращается, ходит туда-сюда. Света посмотрела на неё с презрением, хмыкнула. В дверь позвонили, Рома не услышал. Он опять сидит за столом и также точит карандаши. Света заходит к нему, шепчет на ухо.

 

СВЕТА. Ромик, она приехала, звонок слышал? Она это, Ромик. 

 

Рома встал, смотрит по сторонам. Быстро что-то убирает, прибирает, смахивает со стола, закидывает в шкаф. Потом смотрится в зеркало, поливает себя духами. Катя посмотрела в глазок, тихо смеётся. Рома вышел в коридор, ещё раз, уже у дверей – посмотрел в зеркало, на себя, увидел в нём Катю, улыбнулся ей как-то виновато. Открывает дверь. Там стоит Софья Петровна. На плечах, на ремнях  у неё баян. Ей лет 50. Короткие крашеные белые волосы, яркое лицо. По – ненормальному яркое. И, вообще-то, она пьяная, шатается чуть-чуть. Для важности жуёт жвачку, делает трезвое лицо. Катя смеётся. Рома сразу как-то погрустнел, сник.

 

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. Ну, здравствуй, ну не рад, что ли? Я ж это. Не узнал? (Замечает Катю и Свету.) О, все в сборе. А вам спать не пора? Не нагостились ещё? Гости должны во время уходить. Ваше как раз пришло это, как его, время. Пять минут на сборы. И в кроватку.

 

Все трое молчат. Смотрят на Софью Петровну. Ждут, как будто бы, что будет дальше. Она продолжает.

 

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. Вот для меня люди делятся на тех, кто за живые цветы на сцене, в театре и на тех, кто за неживые. Мне самой насрать на это, на всё, но в принципе, так оно и есть. Кто-то жрёт оливки, кто-то не жрёт оливки, кто-то пьёт пиво, а кто-то пиво с водкой. И кто-то остаётся сейчас здесь, на этой хате, а кто-то сваливает и не оглядывается.

РОМА. А, Софья Петровна? Здравствуйте. Вы проходите, у нас там еды много, стол накрыт.

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. А чё, думаешь, сюда жрать пришла? Я чё, думаешь, за столами не сидела? Да я на таких банкетах сидела, да я такое жрала. К тебе я, Ромуся, к тебе.

РОМА. Ну, проходите, раз ко мне, я здесь живу, в квартире, дверь закройте, соседи ругаться будут.

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. Да, назад, правильно. Кое-кто сейчас назад, взад, в задницу свалит. Не ясно? Ромик, а ты в туалет не хочешь, а то бы вместе сходили¸ я бы тебе писуна подержала помогла б, чем смогла б. (Смеётся.)

СВЕТА. Ром, не видишь, не слушай её. Климакс, ага. Началось, Софья Петровна? Ну поздравляю!

КАТЯ. Здрасьте, здрасьте. А «Ой цветёт калина можете»? Или вы только с детьми, и песни только детские?

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. Припёрлись, пронюхали, целыми днями за ним. Не подойти. Как мухи на говно. Это я не про тебя, Ромик. Слушай, а ты случайно не врач – гинеколог? Я бы к тебе на приём пришла, записалась. А то так трахаться хочу – зубы сводит. А давай в дёсна поцелуемся. Я умею.

Кате протискивается через Софью Петровну, стоящую у входа, пытается выйти.

РОМА. Ты куда?

КАТЯ. Надоело.

 

Наконец Софья Петровна ослабла, Катя вышла на лестничную площадку. Рома вышел за ней. Софья Петровна ругается со Светой. Рома и Катя спускаются на первый этаж, выходят из подъезда.

 

РОМА. Проводить?

КАТЯ (Улыбается). Да мне пять минут, ты что? Забыл? Захочешь - ничего не случится. Тоже мне, проводник.

РОМА. Я так, по привычке, вырвалось.

КАТЯ. По привычке? Ясно всё с тобой. Пойду.

РОМА. Ты маме привет передавай, то, сё.

КАТЯ. Ну, понятно.

РОМА. Как она?

КАТЯ. Ничего.

РОМА. Не болеет?

КАТЯ. Нет. Сказала - помирать итак скоро, на болезни время тратить жалко.

РОМА. Правильно, а кошка как твоя?

КАТЯ. Нормально. И мама, и кошка, и телевизор, и холодильник, и унитаз. Всё в порядке у нас. Все живы, всё работает. Только знаешь, Рома, как холодно, когда тебя никто не любит! Очень холодно, Рома, ты никогда не чувствовал такого холода, ты не знаешь что это, Рома!

 

Повернулась, пошла. Рома курит. Катя не оглядывается. Рома поднялся в квартиру. Света и Софья Петровна сидят за столом, пьют, смеются.

 

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. Он ко мне такой подкатывает, а я ему такая говорю – милый мой… (Увидела Рому.) С Днём Рожденья тебя, что ли? ( Хочет его поцеловать.)

РОМА. Простите, конечно, но в настоящий момент я отошёл от большого секса. Я итак счастлив.

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. А от большой любви не отошёл, нет? Ромик, а не хочешь провести вечер интеллектуально, так сказать? Не хочешь спеть под баян? У нас тут всё при себе, имеется.

РОМА. Я на работе наслушался, спасибо.

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. Ну, поцелуй тогда меня в задницу, Ромик, поцелуй. (Смеётся.)

 

Сцена вторая.

 

Бог и Любовь – это не одно и тоже, как говорят, как привыкли, как хотят, чтобы было. Чтобы красиво было. Все хотят красивости, чтобы у них, не как у других. Красиво, бьютифул, вандефул. Слова разные находят. Смешные слова. Не в том  красота, в чём ищут её. Бог и Любовь – две противоположности, две непересекающиеся силы, два звука, которые никогда не станут одним каким-то важным словом. Любить может только Бог, если есть он вообще где-то. Никто не способен на это больше, как не старались бы, как не хотели. Любовь с чем-то высшим, с чем-то святым связана. Здесь страдания только да грязь весной и осенью на дорогах. От этой, грязи, кажется, нет нигде спасения.

 

Мать и Девочка смотрят телевизор.

 

ДЕВОЧКА. Мамочка, я не хочу, чтобы ты жила с этим дяденькой. У нас тогда будет много маленьких деток. И мне нечего будет кушать. Я тогда пойду жить на улице. Я взрослая уже, я сама всё знаю. Если ты долго станешь жить с этим дяденькой, тогда у тебя в животике появится маленький котёнок, ты станешь кушать, и он превратится в ребёночка.

МАТЬ. Ты совсем не понимаешь меня. Вот вырастишь, появится у тебя дочка, и будет она такая же, как ты – вредная и непонятливая.

ДЕВОЧКА. У меня никогда не будет котёночка в животе, я не хочу жить с дяденьками, у них борода колется и от них плохо пахнет.

МАТЬ. И что же – ты так и будешь одна жить?

ДЕВОЧКА. Нет, я хочу пожениться, но только чтобы мой муж был такой же, как тот дяденька. Помнишь, мы встретили его, когда покупали мне кепку и переводку на футболку? Он танцевал со мной медленный танец на танцах. Он был такой хороший – хороший – хороший. Мы с ним шли одни по берегу, а внизу было море, и он мне рассказывал, что если сесть на кораблик, можно переплыть на другой остров, и там станет красиво и тепло. А ещё там есть много блестящих камушков, и я хотела переплыть, накопать их и перед всеми хвастаться у нас в городе.

МАТЬ. А где же тогда я была? Я не помню такого.

ДЕВОЧКА. Ты шла сзади и ничего не слышала. А у тебя нет его фотографии? А то я помню только, как он смотрел глазками и как закрыл меня одеялом и отвернул лампу. А потом говорил с тобой шёпотом. А утром его не было.

 

Катя заходит в квартиру. Видит в коридоре, на полу капли крови, идёт по ним, уже на полу дорожка, ручеёк крови. Катя понимает в чём дело, быстро бежит в дальнюю комнату. Открывает дверь. На кровати лежит её мать. Глаза закрыты, стонет. Все руки в крови.

 

КАТЯ. Как же ты мне уже, как же я ненавижу тебя. И всё, не сдохнет, тварь. Я тебе завтра бритву оставлю, чтоб всё уже!

Достаёт из шкафа простыни, рвёт, перевязывает матери руки.

КАТЯ. Как я живу ещё, как я сама не свихнулась, ты скажи мне. А, не знаешь, ну, сдохни тогда!

Мать открыла глаза, отталкивает Катю.

МАТЬ. Я не пойду за тебя, понял? Ты не предлагай мне, не пойду. Мне не нужны твои деньги, для другой прибереги, мне не надо.

Катя не обращает внимания. Перевязала ей руки, пошла в ванну. Вытирает пол, плачет.

МАТЬ. Я помню, что у тебя есть деньги, мне не нужны они. Я люблю другого. А для меня нет ничего важнее любви. Ты очень хороший, ты честный, добропорядочный, но я люблю другого.

Катя что-то ставит на плиту. Идёт к матери.

КАТЯ. Ты есть будешь? Тебе надо что-то съесть, чтоб кровь восстанавливалась.

МАТЬ. А если ты меня силой хочешь взять, то у тебя ничего не получится, это я тебя сразу предупреждаю. Всё только по любви бывает, а у нас её нет с тобой.

КАТЯ. Ты не валяй дурака, мам. Надо поесть.

 

Мать долго смотрит на Катю, кивает. Катя идёт на кухню, положила что-то в тарелку, налила в кружку, несёт матери в комнату. Мать сидит на полу, что-то пишет на деревянных досках, нет, просто водит пальцем по полу. 

 

КАТЯ. Ты что опять? Вот, на, еду тебе сделала, поешь, мам, пожалуйста.

МАТЬ. Да подожди хоть немного, у меня ещё вся жизнь впереди, успею наесться. Я письмо ему пишу, не видишь? Надо чтобы он обязательно прочитал, чтоб дошло оно обязательно. Я позвоню завтра на самую главную почту, найду там самого главного почтальона и строго-настрого накажу ему - вы уж постарайтесь, милый мой, мне важно очень, чтоб дошло письмо это моё.

КАТЯ. Ну ты как поешь-допишешь тогда. А, мам, ради меня. А то мне вставать завтра, рано очень. Поешь, мам.

МАТЬ. Что ты, деточка, у меня своих-то нет детей пока, я молодая, мне тридцать. Подожду ещё пару годочков и заведу. Хочешь, я прочитаю, вслух, ты если что, поправишь, со стороны-то – оно виднее всегда. Поправишь ошибки, если таковые имеются. Читать?

КАТЯ. Ты ешь, мам, ешь, поправляйся.

 

Мать укладывает Девочку спать.

 

ДЕВОЧКА. Мамочка, а где  тот дяденька, помнишь, он когда-то жил с нами?

МАТЬ. Нет, не помню, не было никаких дяденек, спи.

ДЕВОЧКА. Был. Не спорь со мной. Мы сидели с ним на полу и рисовали в альбоме для рисования разные рисунки. А ещё играли в индейцев и в кубик.

МАТЬ (Плачет). Не было дяденьки, ты маленькая и ничего не помнишь.

ДЕВОЧКА. Он купил игру, мы кидали кубик и двигались по картонке. И я была первая.

 

Катя идёт в ванную, включает воду, наклоняется, моет волосы – зелёная краска льётся, льётся.

 

Мать сидит на кровати, тарелку на пол бросила. Катя сидит рядом, гладит Мать по голове.

 

КАТЯ. Спи спокойно, мам, пусть тебе не приснится ничего, не надо.

 

Мать открывает глаза, поднимается с кровати.

 

МАТЬ. Девушка, поближе подойдите, я вам и всей семье вашей – здоровья желаю, раз место уступили, раз дело такое доброе сделали. Вы знаете, девушка, моча после приёма внутрь фильтруется сперва она  организм очищает затем устраняет препятствия  ликвидирует закупорки в нём жизненные органы восстанавливает и протоки которые болезнь разрушала людям трудно представить как много слизи в их голове содержится до тех пор пока выходить не начнёт в виде гноя или гноеподобной массы человеческий

организм лучший врач ему нужно помочь моча лечит многие смертельные заболевания туберкулёз кишечника застарелые формы колита вам надо читать азбуку здоровья чудо голодания лишний вес целебное питание живая вода

 

Катя выбежала из квартиры. Ощущение, будто она что-то забыла и хочет это сделать обязательно. Надо ей успеть сделать что-то. Катя вышла на улицу, побежала к дому Ромы. Быстро поднялась к нему на этаж. Встала около квартиры, не решается зайти.  Спустилась ниже, смотрит в окно. В квартире слышна музыка, голоса, кто-то подпевает голосу из магнитофона. Дверь открылась, это Рома покурить вышел. Видит Катю, сигарета выпадывает у него изо рта, он очень удивлён. Стоит тихо, смотрит на неё. Окно в подъезде выбито, дует из него. Катя встала на самый ветер, волосы ей раздувает. Она, кажется, совсем не замечает этого.  И Рому она не замечает, она смотрит куда-то туда, куда-то далеко внутрь.

 

КАТЯ. Мы с тобой одной крови. Ты и я, нет? Я подхожу ко всем и спрашиваю. Ещё никто мне не ответил - да. Хочешь – ты будешь первым? У меня дома все цветы засохли. Они были все с листьями, с зелёными, большими листьями. Но засохли, и я не знаю что делать. Ты не думай, я поливала их, всё как обычно делала, всё по-старому. Но они взяли и засохли, они почувствовали, что мне не хватает в жизни чего-то. Они знают, что мне не хватает твоего отражения в моих глазах, твоего красивогонежногородного тела, тебя. Взяли и сдохли все, полностью, до корня. Они торчат из своих горшков как мумии. Они есть, но их не существует. Ты провёл параллель, ты понял? Ты умный, я бы не любила тупого, верь мне. Я люблю сюрпризы. Сейчас потолок расколется на две части и оттуда полетят воздушные шары. Пафос? Глупо, да? Тогда оттуда польётся шампанское. О, это вообще? Тогда я не знаю, тогда посыпятся деньги. Или что-то, что только тебе одному хочется. Пусть это будут твои простые карандаши или эти, я знаю, ты любишь, маленькие железные машинки, модели, так их называют, правда? Ты согласен. ( Молчит. Долго.)  Я хочу сделать тебе самый лучший подарок, я хочу, чтобы ты был самым счастливым во всём этом мире. Пусть у всех всё будет плохо, пусть все подавятся и умрут, только бы у тебя всё было. Это мерзко – говорить со стенами, меня вырвет сейчас. (Катя замёрзла, дышит на руки.)

 

РОМА: От чего вырвет? От моих салатов, может? Они свежие вроде. А  ты чего здесь? Ты же ушла уже? Забыла что-то?

 

КАТЯ. Меня тянет на всяких таких, на каких не надо, ясно тебе? Мы отдыхали давно, мне лет 8 было, на юге где-то, в пансионате. И там два мужика были, они жили вместе. И про них говорили все, что они голубые. И я не помню сейчас – как я представляла тогда это слово. Но мне было интересно, почему они другие, почему все смеются над ними, когда те пройдут по коридору и в свой номер зайдут, а все телевизор смотрят и смеются. И на дискотеки они не ходили. Идиотские такие дискотеки, на первом этаже. Гуляли они  вдвоём и в номер приходили. А я всё смотрела на них, я не смеялась вместе со всеми, а наоборот, даже помню, защищала их как-то. Утром все шли на завтрак, весь наш этаж. А туалеты с умывальниками были в двух концах коридора – мужской и женский. А мы с родителями жили в правом конце, как раз рядом с мужским туалетом. И каждое утро мы с мамой шли в левый конец, а те двое в правый. И мы встречались взглядами. И один раз я одна вышла из комнаты и пошла в мужской. Я же ребёнок, я так подумала, мне можно и там умыться, ничего не будет страшного в этом. Тем более там сначала комната с умывальниками, а уж потом туалеты сами. И зашла, и эти двое стоят там, умываются. Они сразу пошутили надо мной – типа, девочка, а с мальчиками. Даже помню, воду мне открыли, настроили, чтобы она тёплая была. А я стою, не могу пасту выдавить. Так счастлива была. И с того раза всегда в мужском умывалась. Мама сначала ругалась, а потом решила, что мне просто лень в другой конец ходить. И ещё один из этих двух, который мне больше нравился, он всегда почистит так зубы и всего один раз в рот воды наберёт и выплюнет. И всё. Я удивлялась сначала, а потом решила тоже попробовать. Ясно дело, не получилось нифига, во рту пасты куча, язык жжёт. Но я выплюнула, закрыла кран и пошла. И терпела, пока чай не попила на завтраке. А потом они уехали, раньше нас, у них путёвка закончилась. И я переживала так. Но молча. И узнала, что они тоже из моего же города. И скорее домой захотела. Их увидеть думала. А сейчас не помню даже, какого роста они были. Приехала она?

РОМА. Нет пока, но мы ждём, земля имеет форму чемодана, я вообще не знаю, издевается она. Креативно так не приходит, уже на пять часов опаздывает. Нет, ты почему здесь? Холодно.

КАТЯ: Мне нет. Я вспомнила сказку про Кая и Герду, которую ты на Новый год поставил. Когда Снежная королева проходила рядом, от неё всем становилось холодно и грустно. Вот я и греюсь.

РОМА (Курит). Я – Снежная королева, так? Это от меня тебе холодно? Или я Кай, а ты Ге… Продолжение »